В поисках Образа
Осенний мотив
Они не отвлекались от темы любви, беседуя о живописи,
и они не забывали о живописи, когда опять начинали
говорить о любви. Они говорили о ч е л о в е к е.
(Евг. Богат "Что движет солнце и светила")
Откройте, пожалуйста, дверцу шкафа. Там портрет. Его нужно убрать, чтоб не мешал композиции. Он прилеплен? Тогда не надо. Я увидел там подсвечник. Вы, все-таки, человек верующий. Ага, лучше вот так. Оставьте дверцу приоткрытой. Вы помните у Брюсова, то есть у Врубеля, портрет Брюсова? Я думал и Вас в таком ключе. Потому что там очень интересный ключ. Там Брюсов… Видите на портрете у моей супруги руки вот так сложены. Врубель сам такой. И за счет этих рук сжатых… Но вам не надо так, свободней. Даже не надо сюда, еще руки. Ага, вот так, как было. Спасибо.
Ну, что, приступим? Чтоб вам не скучно было, я расскажу немного о себе. Не возражаете?
Родился я в Керчи. Война, детдом, судоремонтный завод, Целина, попытка поступления в художественное училище имени Самокиша, провал, армия, танковые войска. После армии снова в художественное училище. На этот раз успешно. Поступаю на оформительское отделение. Защита диплома на отлично. Затем Ялта, женитьба, Северодонецк, опять Ялта…
Сколько себя помню, всегда любил рисовать. В детстве темой моих рисунков были, наверное как и у всей детворы послевоенной, танки, пушки, самолеты. К сожалению, мне не пришлось заниматься в те годы в студиях. Не было их.
На Целине за счет рисования выживал. Маляром работал. Маляр это тоже искусство. Был бригадиром фезеушников. И рисовал ковры для продажи. Мы брали простынь, натягивали ее, грунтовали, а затем маслом рисовали разных лебедей, царевичей… Мне было шестнадцать.
В армии рисовал. Правда, там не все разрешалось рисовать.
После училища сразу же старался участвовать в художественных выставках. На первую выставку попал с работой «Песня осени». Годы не помню, а вот, работу помню очень хорошо. Ее заметил и хорошо отозвался Басов. Но еще больше я благодарен Ферберу, художнику, который сыграл большую роль в моей жизни. Посмотрев мои работы, а я еще не был студентом художественного училища, он сказал: "Мне нравится, очень интересно. Если даже вы ничего не знаете об импрессионизме, у вас много этюдов с впечатлением. Но только обязательно надо кончить хотя бы художественное училище. Иначе будет очень трудно".
Вспоминаю с благодарностью Льва Ефимовича Сигалевича, нашего руководителя, новатора того времени. Он давал нам такие вещи, которые входили в институтскую программу. Когда он рассказал о своей работе какой то комиссии, ему сделали замечание.
В художественных мастерских Ялты мне не пришлось работать, хотя Степан Петрович Джус давал мне работу, и проявил человеческое участие, но я оказался не на высоте. Я в это время женился и сорвав заказ, оформление санатория, уехал в Северодонецк. А потом вернулся, настолько мы любим Крым. Оставили там, в Северодонецке, прекрасную квартиру. Позже, правда, обменяли ее.
Работал на разных работах: пожарным в лесхозе, матросом-спасателем, просто матросом, грузчиком, машинистом котельного оборудования, кочегаром. Где-то художником подрабатывал.
В свободное время постоянно писал и участвовал в выставках: городских, областных, республиканских в Киеве и всесоюзной "Голубые дороги" с работой "Сейнера" в Москве, в Манеже.
Потом развал страны. Нет, еще не развал. Времена Горбачева, перестройка. В это время молодые люди в Симферополе организовали в противовес Союзу художников товарищество. Возглавил его Когонашвилли. В товарищество вошло много молодых, талантливых ребят, которые и сейчас работают и трудятся в Крыму. Среди них многие стали уже очень известны, как Краснопевцев, Мухин.
Работали ребята очень интересно, очень продуктивно, творчески и самозабвенно. Каждый месяц устраивали выставки: в Саках, в Судаке, в Симферополе. Правда, в Выставочный зал члены Союза не допускали. Но вскоре начались конфликты и в товариществе. Стали выделяться группировки. Вышел из товарищества Володя Сороковой, очень талантливый художник. Но его не устраивал общий фон. Ему нужен был свой фон. И с ним десять человек ушло.
С одесситами мы сумели организовать в Москве выставку "Южный авангард", где было так много интересного, что даже трудно рассказать. От Ялты нас было только трое: Краснопевцев, Мухин и я. Там мы общались с московскими художниками. Обсуждали проблемы, как лучше оформлять работы. Раз пришли ребята, графики московские. Они говорили, что самое активное оформление картины – это узкая черная рамочка. Она никогда не мешает смотреть саму картину и ограничивает, выделяет ее от плоскости стены. В дискуссиях рождалось понимание живописи. Исподволь всплывали работы старых мастеров. Таких как Левитан, Шишкин, Саврасов.
Чуть позже подготовили выставку в Кувейт, загрузили уже в самолет картины, но началась война Ирака с Кувейтом и… не состоялась выставка.
А потом кончилась перестройка, и начался реализм, в котором уже все мы стали как художники, кто как выживет. Понимаете? Но, оказывается, в любом положении есть свои прелести, свои плюсы и минусы. Большим плюсом было то, что, не будучи членом союза художников, мы могли за скромную плату выставляться в чудесном ялтинском выставочном зале, директором которого в то время был Кузнецов, полковник КГБ в отставке. Он очень понимал искусство. И ему удавалось в самое трудное время удерживать зал на плаву.
Я, несмотря ни на что, постоянно работал. Основной ориентир был выставочный, не продажный. На выставку отдашь работу… Тебя очень редко купят, зато люди смотрят. И врачи, и интеллигенция, и студенты… Все, кто пожелает. В этом отношении очень здорово, что в городе, в котором мы живем, есть такой выставочный зал. Кроме того, попутно занимался легкими, панельными, портретными зарисовками. Этому посвятил не менее десяти лет. Добился… Трудно сказать чего я добился.
Попробуйте держать… Нет. Вот так. Или трудно? Ничего? Наклон был, а может даже и не нужно. Оно когда закомпановано…
Все это похоже на автобиографию для союза художников? Это не я? Другой я только когда выпиваем.
Почему художник? Что он хочет? К чему стремится?
Я любил живопись. А дальше были поиски. И может быть затаенная обида, что все члены, а ты не член. Эта обида… Хочется переплюнуть ассов: захаровых и басовых. Заговорил даже стихами… И я работал не покладая рук. Вдохновлял пример предыдущих художников, которые не будучи официально признанными, всю свою жизнь посвящали живописи. Яркие примеры тому - Ван Гог, Гоген, Моррис Утрилло, Модильяни и даже Сезанн, состоятельный, а потому свободный, художник с оригинальным видением и концепцией живописной. А сегодня эти художники находятся в лучших музеях мира, и дают нам возможность работать, не зависимо от членства. Пушкин не был членом союза писателей. Римский-Корсаков… был в Могучей кучке. Кучки мне понятно, а союзы… То - кучки, а то – куча.
Справедливости ради надо сказать, что Союз Художников с одной стороны - мощная, рутинная организация, с другой - сито большое, требующее определенного уровня. Особенно в выполнении портретов государственных деятелей, вождей. Мне Стрелов интересную мысль тогда сказал: "Как ты считаешь, что в моем портрете самое-самое такое"? Я говорю: "В орденах лихачество". А он мне: "Да. Я специально их так написал. Если в комиссии скажут, что нос не правильно, нос поправить трудно. А ордена, только дописал и все. А комиссия она не комиссия, если не сделает замечание". Наверное, и у вас в медицине так.
Почему не оказался в членах союза? А почему Кончаловский вначале тоже не был членом союза, а был в Бубновом Вальте, был в Ослином хвосте, был в объединениях. И я был в объединении. Человеку всегда что-то мешает и не всегда это удается преодолеть. В Союзе сидели ребята, и надо было ждать, когда они освободят место. Но кто-то из товарищества стал членом союза? У меня подспудно сидела мысль, что коней на переправе не меняют. И, потом, щекочет, что в товариществе ты как будто маленький оппозиционер.
Не нашлось дяди, который за руку взял бы и привел в Союз? Был такой дядя. Лет десять назад одна моя работа оказалась в Париже. И оттуда, из Парижа, большой ялтинский художник Столяренко позвонил Петру Якубку, что работа Карелина здесь на аукционе стоит десять тысяч баксов. Купили ее в ялтинском выставочном зале за сто баксов, сошедшие с корабля французские туристы, а там за десять тысяч продали. Петя Якубук предложил мне вступить в Союз. Но время было развала страны и было не до членства. Развал страны у многих ведет к развалу семьи. И у меня не обошлось без этого. Тоже семья трещала. С развалом страны сразу стало ясно кто есть кто. Я оказался очень близок к водочке, и девиз у меня был почти что пушкинский. Знаете его поэму… Может, потом вспомню название… Когда кругом бродила чума, они закрылись и пили, и чума прошла мимо, и они перестали пить. Развал - это тоже чума. Это болезнь. Только это болезнь государства, а мы как клетки его организма тоже все болели. Сейчас мы переболели, но снова заболеваем, теперь другой болезнью… А потом постепенно кончился порох. Человек перегорает и пытается убедить себя, что оно ему не нужно, хотя оно ему нужно, но у него пороха нет. Он боится признаться себе, что задачу, стать членом Союза художников, так и не решил и думает: а зачем, если сегодня лег, а завтра не встал? Потому что тебе уже 67. В эти трудные годы всплывают разные болячки. Но Господь помогает. Разрешает выставляться в выставочном зале вместе с членами Союза.
Не очень тяжело? Не устали? А у меня очертания есть, но без проблесков. Я Вам наговорил много такого, что можно было и не говорить о себе, что я такой негодяйчик…
Видите, как трудно о себе говорить. Труднее чем писать этот портрет. Мне кажется, что вы ошибочно занесли меня в интересные художники. Потому что те работы, которые Вам нравятся, больше никому не нравятся и все остальные считают их опусами. Может это Ваша проблема, которую Вы хотите на меня возложить? Даже и Степан удивляется. Может, Вы пытаетесь скрыть свое непонимание живописи за оригинальностью? Вы спрашиваете, нравится ли мне эти работы? Это вопрос на засыпку, но я на него отвечу. Мне нравится, что нашелся человек, который может быть тоже в таких же заморочках как и ты. Потому что поиски мне всегда более интересны, нежели удобоваримые решения, уже проверенные, апробированные. Никто не будет сомневаться, что Айвазовский лучший маринист. Он нашел, создал свое море, хотя на самом деле с натуры очень мало писал. Создавая свое море, он даже был участником морских битв. Не то чтобы стрелял, но непосредственно находился на корабле и мог в любое время погибнуть. У него была государственная задача, русский флот прославить, с которой он справился. Русский флот в то время был молодой, и в то же время сильный, агрессивный, интересный. А я - мадернист. Потому что мадеру люблю.
Сейчас много говорят о демократии, забывая, что как раз основой современного искусства, демократия и является. Когда я очень умному художнику Валерию Петровичу Мухину сказал: "Я недавно написал исключительно демократическую работу". Он мне не поверил: "Ты не можешь быть демократом! У тебя или громы и молнии или шорохи". Которые только Вы понимаете, наверное. Есть еще один человек, который понимает, но есть двойное понимание. Вы понимаете, что Вы понимаете, а до остальных Вам нет дела. А он приобретает работы советского периода, и потом, наверное, их реализует. Мне это неважно Иначе зачем писать. Он не галерейщик, он посредник. Но он обладает пониманием, что да, это творческие работы, это интересно. Но все равно, приобретая их, он ориентируется на то, что они могут быть проданы. Но это не глубинное понимание. Человек не чувствует запаха того воздуха, который ты чувствовал, когда писал работу. Мне интересно, что Вас заставило брать работы такие, которые напоминают как бы душевные переживания Шагала. Там у него и коровы летают над Витебском, и он с любимой женщиной летает. Он выражает больше не опусы живописные, а свои переживания. Но не все мы Шагалы. Я могу выразить сейнера. Потому что писал реалистически много сейнеров. А потом захотелось выразить их образ на плоскости.
Мне повезло в Москве купить книгу Пунина, искусствоведа 20-х годов, который пострадал в сталинские времена. Но он успел написать книгу-эссе об искусстве. Как работать с плоскостью, какие задачи ставили художники и многое другое. Революция совершилась не только в социальном плане. Революция происходила параллельно и в искусстве, и в экономике, и в человеческих взаимоотношениях. Пунин выделил таких художников, как Петров-Водкин, Сарьян, Павел Кузнецов. Это искусство России сейчас самое, самое передовое. А потом общая гребенка появилась. Художникам пришлось писать обязательные вещи. Иначе его ни на выставку, никуда не пускали. И Фальк, и все работали самостоятельно интересно, а потом начали писать, чтоб Ворошилов был похож на Ворошилова. Начался соцреализм. А еще великий русский писатель и революционер Горький сказал: нам лучше чтоб искусство начиналось не в институтах, а в мастерских и гильдиях. Как это было в эпоху Ренессанса. Когда человек, который чувствует, что ему хочется рисовать, поступал к какому-то большому мастеру. Например, Леонардо да Винчи к Верокио, который увидел сразу же, что этот пятнадцатилетний пацан…
У Вас руки красивые. Надо не Ваш, а портрет рук Ваших рисовать. У Вас руки врача, художника. Хотя для художника, вообще, лишь бы кисть держать, лишь бы два разреза были.
Разговариваю ли я обычно, когда пишу портреты? К сожалению, я серьезных портретов не пишу. Те портреты, они спонтанные. "Ах, вернисаж, ах вернисаж, какой портрет, какой пейзаж". Домашние портреты дочери, жены более психологические, более проработанные, более сокровенные… И Зебека портрет… Художников много, но не каждый состоится как ХУДОЖНИК.
Я об искусстве изобразительном еще скажу. Мне нравится и посидеть в компании, и вина попить, и поговорить. Но, как ни странно, уже больше нравиться быть самим собой. Чувства, что к тебе накатывает когда ты один… В это время самая лучшая реализация на холсте. Я не могу это объяснить, но может, вы сумеете понять.
Чем объяснить мои работы, которые появляются на этюднике или на куске упаковочного картона? А чем объяснить, что победила революция? Вот параллель. Самая черная параллель. Это Вам на засыпку. Через минуту если Вы не решите проблему эту… Нам нечего терять, кроме своих цепей. И пошли громить. Вот мне, когда я делаю, такие, грубо говоря, смелые решения, мне нечего терять. Картон, ну, красок немножко. Зато свободное излияние энергии, над которой японские и китайские художники, каллиграфы, сознательно занимаются. Как боевым, так и изобразительным искусством. И владение каллиграфией должно быть подчинено владению этой энергией. Немножко понимаете, о чем я говорю? А тут еще мы имеем дело с цветом. И каждый цвет несет в себе энергию. Синий и фиолетовый успокаивает. Между прочим, этим вопросом занимался Исаак Ньютон, который объяснил физическое превращение цвета через колбу на семь составных частей. Его оппонент, великий писатель и поэт… Помогайте, если знаете. Сейчас, сейчас. …К которому даже Наполеон приходил… Немец… Гете. Он жил, конечно, позже, чем Ньютон. Но на эту идею он ответил, что это чисто физическое объяснение. А цвет… Наблюдаем мы закат, восход. Как приятно, радостно… Серебристо-синие сумерки. Сумеречный цвет. Вот эти вещи. Они независимо от нашего желания проникают в нас. И нам только остается, как и мысль, их фиксировать. Поэту в поэзии, писателю в прозе, философу…
К чему это я говорю? Почему я написал работу на этюднике? Кончился материал, а доска еще есть… Наполеон знал, если он сейчас не сделает, завтра он проиграл. Пикассо это тоже знал. Если он сейчас не напишет вот это, то завтра оно уже будет не так звучать. Завтра уже логика заполнит подсознательный мир. А зачем это надо, в конце концов? Вот как Вы сейчас спрашиваете. А как это? Как то? Женщина не думает, как она рожает, она должна родить. И кошка не думает. Это сравнение не то. И все в природе не думает как. Оно должно разрешиться. Надо именно разрешиться. В это время. И вот мы художники, если можем… Почему Пикассо хватал то тарелку и прямо на ней раз, раз, раз… Или даже холсты. Он покупал холсты непризнанного Модильяни и на них смело писал свои заморочки. На чужих шедеврах писал свои. И сколько так гибнут.
Помогайте. Мне нравится, что есть комбинат, который делает репродукции настолько близко к оригиналу, что я даже Коровина одного купил. Печать настолько хороша, что видна и структура холста, и как положен мазок.
Вот Вы вампиры врачи. Вам давай живинку. Как то я хотел подарить знакомому доктору одну работку из графики. А он: «Не надо мне ксерокопию». Я начал объяснять, что и во времена Рембрандта был станок уже печатный, который распространял потом его офорты. Но все равно этот офорт был сделан именно Рембрандтом, а не Веласкесом… С графикой Вы миритесь, батенька… У художников не бывает своих копий. Копии делает копиист. Четко, как реставратор реставрирует, не от себя, так и копиист. А художник делает повторы. Таких повторов, например, очень много у того же Саврасова. Есть у него одна классическая работа «Грачи прилетели». И очень много повторов. Но они отличаются чуть влево, чуть вправо, чуть светлее, чуть темнее… Потому что художник пребывает каждый раз в ином состоянии. Психическом, физическом, моральном, материальном. И он не может все время быть одним и тем же. У Куинджи такие же повторы. Одна работа "Лунная ночь над Днепром" висит в симферопольском художественном музее, другая в московском, третья в Киевском…
Художник, как и врач… Чем они близки. Художник должен убедить также как и врач. То есть врач должен убедить, что надо принять лекарство и не надо делать операцию. Прежде всего, врач должен себя убедить, что не надо резать. Это самое последнее. И художник должен убедить. Это продавец может соврать, что эта колбаска хорошая. Когда отравишься, потом уже поздно.
Давайте, давайте, Вы теперь нападайте. Потому что сейчас уже не обо мне идет речь… Как работа продвигается? А работа совсем не продвигается. Работа в поисках. Хорошо, что Вы не видите. Иначе бы Вы не захотели ничего. Это у нас просто так, а то у нас будет живопись. Сейчас я рисую. Я почему то вспомнил Степана. Когда он шашлыки готовит, он готовит, как настоящий художник. В любое дело надо погружаться полностью. Или, вот, обратный пример. Когда я работал на спасательной матросом, я видел как один чудак приходил и учил плавать. С палочкой на берегу ходит и объясняет: вот так, брассом, вот так баттерфляем. И учит, учит. А сам ни разу в воду не заходил. Однажды один шкодник подвыпивший взял да сбросил его в воду. Он чуть не утонул.
Почему я выбирал работы матроса-спасателя, пожарного, кочегара? А почему Велимир Хлебников работал сторожем? Потому что они давали время свободное. Ты сутки пожарником отработал, а трое твои. Всё! Не троньте меня! А при социализме каждый должен был быть на учете и на работе. Тогда его легче контролировать и меньше он безобразничал. Но были такие работы, где ты выкраивал для себя свободное время. В свое свободное время ты можешь заниматься чем угодно. Тем, что не кормит тебя, но является твоей душевно-духовной потребностью. Этот вопрос мне могла задать теща. Потому что ей нужно, чтоб я больше приносил. Вы… Невозможно Вас нарисовать. Не готов я врачей рисовать. Забыть о враче? Не в этом дело. Да, Вы знаете, надо было бы Зебека сфотографировать. Ушел портрет.
Ну еще, Сашенька, давайте. Начинает хоть на мужчину быть похожим, а то было неизвестно что. Я давно не позволял себе такую роскошь. Кресло есть, человек сидит. Понимаете? Это… Если мы все вместе будем вас рисовать, может что-то и получится. Почему вы думаете, что на том портрете Вера Яковлевна так похожа, как была? Портрет живет уже тридцать лет. Он многим нравится. А детям не очень нравится. Потому что там какая-то… А ей нравится. Она повесила его у себя в комнате, а не повернула холстом к стенке и на веранду, а то куда подальше, не выбросила.
Ваш абрис общий интересно рисовать. Но лицо надо отдельно рисовать. Если без лица, Вы сказали бы что Карелин не просто художник, а гений. Пятно, а уже угадывается. Когда были выборы, я делал много набросков с телеэкрана. Верховных судей я только пятном сделал, и они угадываются. Такая маленькая работка. Я люблю с экрана портреты писать. Знаете, как тяжело? Они не позируют. Все время меняют положение, и надо успеть…
Покупаются ли работы? При социализме нас не допускали. Даже участие во всесоюзной выставке не помогло. Тогда было положение, если работа участвовала во всесоюзной выставке, то закупочная комиссия эту работу приобретала. И они оказывались или в закромах Родины, или в музеях. И когда один мой товарищ напомнил об этом положении, то ему ответили: "Вы думайте о своих работах, а не о Карелина". Прошло много лет, изменился строй, но по сути ничего не изменилось. Недавно я спросил: "Можно ли мы вдвоем со Степаном выставку устроим"? Вдвоем как-то легче и батьку бить. Мне сказали: "Ты думай о себе. Что ты еще об Аруняне думаешь?"
При социализме, если ты не член Союза, тебя никуда. Три категории придумали: члены союза, художники-оформители и самодеятельные художники. Художники-оформители работали в художественных мастерских: писали соцобязательства, оформляли улицы. Кто-то из них был с образованием, кто-то без, но они не были членами Союза. Это были рабочие лошадки, на которых держалась вся система Союза художников. Они зарабатывали деньги. Часть этих денег оставалась им, а часть, причем бОльшая, шла на содержание аппарата и художников членов Союза.
А когда развалилось государство, члены Союза перестали быть кому-то нужны. Сам Союз стал никому не нужен. Все преимущества членства в Союзе испарились. А они привыкли к спокойной, обеспеченной жизни. Многие оказались в больницах. Не выдержали крушения.
Сейчас, покупая картинку не спрашивают есть диплом или нет диплома, кончал ли что-нибудь или не кончал. Правда, говорят, когда японцы приезжают, они улыбаются, но все равно спрашивают: "Хорошо, хорошо. А вы член Союза?" Все хотят застраховаться. А врачам. Что легче врачам? Чтобы пробиться, приходиться идти на компромиссы. Например, Свищева. Она была ко всей советской медицине и онкологии колоссальный оппозиционер. Все ее родственники умерли от рака. Она задумалась, почему так рак косит? Насколько она по-другому взглянула на проблему. И то она на компромисс пошла. Вы, например, как врач-реалист, не говорите человеку шахтеру, который может у Вас лечиться, о высоких материях. Вы говорите, что да, вот здесь язва. Она возникает в результате того-то, того-то… Говорите и о духовном? Вы считаете, что невозможно вылечить человека, если лечить только его тело? Надо в первую очередь лечить душу?
Вы не реалист в медицине? В живописи Вы совершенно не реалист! Но жаль, что Вы не богатый как Щукин. Если бы вы были такой богач как Щукин, то Вам бы тогда вообще цены не было. Были времена, когда Россия могла себе позволять, в лице Щукина, приехать в Париж, не согласуясь ни с кем и ничьего мнения не спрашивая, а взять да купить у Матисса его работы. И теперь Россия имеет работы импрессионистов, постимпрессионистов, Ван Гога, Гогена, Сезанна, Матисса, Пикассо благодаря такому вот Щукину. Французы сами не понимали Матисса, знали его как графика.
Но жизненный опыт мне подсказывает, что есть другое решение. То есть другим путем к этому можно прийти. Сегодня мало кто может позволить себе такую роскошь, которую мог себе позволить Мамонтов, Щукин, Третьяков. Тот мир ушел безвозвратно. Это был Ренессанс. А есть мир Воллара. У Пикассо есть портрет Воллара, кубиками нарисованный. Это коллекционер с удивительным чутьем. Короче говоря, благодаря Воллару состоялся такой великий художник как Гоген. Ван Гога он не вычислил. Ван Гог так, бедный, и застрелился. А Гоген прожил припеваючи. Ну, как припеваючи. Во всяком случае, балдежно, богемно. А для Ван Гога не нашелся такой. Хотя нет, брат до конца поддерживал его, и настолько любил, что не смог жить без него, умер через полгода. Я Вас до конца хотел раскрыть. Не то, чтобы Вам подсказать, а чтобы мы определились немножко. Делая что-то для художников, Вы также думаете, что и мне это может обернуться сторицей. Воллар и в историю вошел, и если он Гогену отправлял 500 франков, то эту же картину в Париже он продавал за 1000.
Ничего, ничего. Давайте еще немножко. Тяжеловато голову держать? Простите. Да Вы ее вообще отвинтите и выбросьте. Обычно говоришь, там, Верочка, Галочка, вы найдите такой поворот, а потом смотрите на прохожих мужчин. Но когда художник на Вас поднял голову, старайтесь опять принять исходное положение. Знаете, когда на девочку мальчик смотрит, посмотрел немножко… Голова неестественна? Так Вам и надо! Так Вам и надо. Вот видите, хотели мне подкинуть заморчки, а сами в них попали. Художник, оказывается, кому угодно… А я рисую и об этом не переживаю. О! Я даже смотрю, что на эту сторону голова лучше. Так что я ее еще и переверну. Смотрите, вертите головой как хотите. Не надо сидеть, как кол проглотил. Час уже сидите? Это вам показалось. Всего двадцать минут… Действительно час.
А теперь, давайте, я Вас немного помучу. Что Вас заставило быть меценатом? Громко сказано? Существует несколько мотивов приобретения картин. Во-первых, модно. Но это не Вас касается. Во-вторых, вклад денег. Капитал вкладывают в дома, в землю, в картины. Третье, просто, как украшение. Я хотел вчера снять портрет Веры Яковлевны, а он так прижился. С натюрмортом по колориту совпадает. Попробовал повесить другую работу. Трескотня получается, совершенно не подходит. До сих пор проблему не решил. Икона, к примеру, живет в красном углу или в иконостасе. В другом месте она никак не смотрится. Возьмите, к примеру, иконы в Третьяковке. Икона имеют назначение церковное, а на выставке совсем не то. Она не выполняют ту задачу, к которой предназначена...
Я вспомнил! Насколько искусство может влиять на человека. Незаметно, исподволь. Однажды, кажется в Музее Пушкина, в Москве, я встретил одного грузина. Ему было лет пятьдесят, а мне двадцать два. В моем представлении как-то не очень совмещаются грузины и картинная галерея. И я спросил: "А как Вы здесь оказались"? Когда он был мальчишкой, отец приезжал в Москву, брал его с собой. Торговали, таким образом, выживали. Он говорит, как продадим товар, сразу идем по музеям. С того времени запало.
Только не позируйте сейчас. Даже облокотитесь повыше. Не сползли? Давайте, давайте, раскрывайтесь. С вами нельзя откровенно говорить.
Я, честно, не переживаю, что не понят или понят. Мы живем в благодатном краю, летом приезжают люди, которые могут портретик свой заказать за скромную плату, и это разрешено. Я дитя социализма. То что социализм не мог вмонтировать самые элементарные вещи, это кошмарный минус. Не мог решить проблему с тряпками. Поставь пять заводиков-фабрик, которые делают джинсы, и молодежь бы уже не торчала от Запада. Я не политик. Я бы так решал. А Горбачев столько размахивал руками. Дирижировал. А самого элементарного не сделал. Это первое. Но с другой стороны, он дал клич: все, что не запрещено – разрешено. В этом его заслуга. Но человек должен одеваться и мы могли запросто Запад по одежде обскакать.
Между прочим, еще до развала, Чалма сказал мне такую фразу. Мне кажется, что Вы будете со мной на одной стороне баррикад. Это еще было за десять лет до развала. Его интуиция уже подсказывала, что грядут перемены. У него еще одна идея была. Точнее, идей было много, он очень оригинальный мыслитель. Так вот, он говорил, что художник – это бомба. Художник – это сгусток энергии, который может быть использован везде, с высоким КПД, даже в изготовлении бомб. Когда я парировал: "Какое отношение я к бомбе имею"? Он ответил, что физики, электронщики сделают свое дело, но главное – энергия художника.
Чуб был расположен по-другому. Откройте лоб. Все ж таки доктор должен… Вон он у Вас какой большой, а Вы его прячете. Вот! Так лучше. Я слишком стараюсь, наверное. Не надо стараться. Хочется шедевр… Я и так уже позволил себе больше, чем надо расслабиться. Или Вы не считаете? Единственное, я знаю, вы человек относительно практичный. Вы не будете просто так время тратить. И потом, Вы, действительно, член Союза писателей.
Столько художников, но красивых эссе о художниках я не помню. "Луна и грош"?
Я биографию его хорошо знаю. У меня есть книга документов о Гогене. Оно скучнее, чем у Моэма, но...
Может быть, Вы споткнетесь, потому что Карелин может оказаться скупым орехом. Возьмите Степана, у него тоже с трагическим началом. В Баку, где он жил и учился, начались разборки…
Жаль, что Вы портрет Зебека видели. Теперь сравнивать будете со своим. Вы знаете, Зебек… Пили с ним много, с Вами мало. Потом Зебек, я говорю не о Вас, не в сравнении, колоритный. У него и биография, и судьба колоритная, и продолжение его судьбы колоритное. Имея двух сыновей, перебрался сюда, кажется, решил свою задачу, но он ее не решили , а усугубил. Он в 60 лет подхватывает невестку. Сын по неопытности отказался. А папа подхватил, и в Москве еще пятеро маленьких деток появилось. В таком возрасте. Он теперь, бедный, зарабатывает. Пятерых же кормить надо. А еще он год в тюрьме за что-то сидел. Однажды комсомольца из отряда, которые по Москве шастали, за ногу укусил. Он всегда любил под Рембрандта одеваться. Вот это колоритная фигура! А я немножечко такой… Суслик. Высунулся из норки, посвистел, посвистел… Обо мне один друг, с которым мы по молодости, до моей женитьбы по девушкам приударяли, сказал, что я приземленный. Он знал отчаянных.
В живописи я от души, но как личность – средний. А может быть эта усредненность личности хоть в живописи… Зачем идти кого то бить по физиономии, бороться, когда это можно нарисовать. Кто-то сказал: самый важный бой, в котором ты не участвовал, но выиграл.
Наконец на мужчину стал похож, в том, что я хочу вытворить. Посмотрите. Разочарованы? Вас не будет, я еще порисую. Что-то в лице я не смог, удлинил. Да? Лицо может быть, как помидор, круглое, или яйцеобразное. У Вас я все-таки удлинил, кажется. Потом молодой. Но были Вы молодым. Состояние мне Ваше трудно уловить. Я вас прочесть не могу. А кто мог хорошо прочесть из мастеров? Брюсова Врубель выразил… Никто и не рад, так сразу. У Сарьяна тоже очень свободный портрет. Ему один миллионер перед революцией заказал портрет. И вот он его написал. А тот говорит: "Я не понимаю, похож он или не похож, но мне нравится". Сарьян по тому времени революционно писал. Ему помог окрепнуть Серов. Не в материальном плане. Будучи преподавателем, он увидел в Сарьяне талант… Насколько в мире материальном получается все тяжело. При социализме я бегал на четырех работах: там санаторий, там санаторий; или пожарным, или… Всегда было трудно. Цивилизация держится на эксплуатации.
Саша на кого это похоже? На польского революционера. Вы не видите усов, бороды?. А какие у Вас усы? Они у Вас как намек, как небритость. Я смотрю насколько ниже столик. Это надо исправить. Даже не откладывая, я сейчас еще немного… Вы очень чаю хотите или… Можно без чая? Чай у Вас дома есть? Давайте просто побеседуем. Руку трудно держать? Да? Рука красиво лежит, а я ее так и не нарисовал. Старею. У Вас как у врача не было мысли поработать над старением человеческого организма? Знаете почему Ирвинг Стоун книгу о Ван Гоге назвал "Жажда жизни"? Ее ощущаешь, когда… Когда вдруг появляются у тебя живописные открытия, когда ты уже сознанием понимаешь, не только чувствами, а и сознанием. И в это время ты просишь: "Господи, ну дай мне хоть немножко времени, чтоб я то, что Ты мне посылаешь, мог выразить". Это и есть жажда жизни. В молодости, когда есть, эта жизнь, и еще ой как далеко до Страшного Суда и до чего угодно, не задумываешься… Некоторым, наоборот, рано открытия приходят. Пушкину, Лермонтову, Васильеву, Ван Гогу.
А тебя еще и растаскивают. Семья, друзья, собутыльники, просто случай. Дядька Дьявол вмешивается какими то подергиваниями. Когда ко мне приходили друзья-собутыльники, я злился на них, рычал. Потому что они мешали мне работать. Задумаешься над фразой: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Сто друзей, мне кажется, растащат. Понимаете о чем я говорю? Вы не чувствует, что вам под пятьдесят? В двадцать Вы были такой же? Не чувствуете возраста? Вы, значит, не очень общественно задумываетесь. Вы, значит, не очень себя прочувствовали как врач. Разве Вас не волнует, что человек как выжатый лимон после шестидесяти, как он нуждается... Вы врачи, как раз, могли бы какие то пилюли по продлению активной жизни придумать. Медицина… Там даже художникам нечего делать. Там еще больше творчества, чем в изобразительном искусстве. Я, конечно подозревал, что Вы наделены творческими изысканиями, что Вы можете какое-то открытие сделать. Вы, может, даже немного работали над этим, но потом решили: все от Бога, о чем и написали в своей книге. Это неплохая установка, но Вы снимаете с себя ответственность. Понимаете? Убегаете от медицины. И Чехов убежал.
Ну, Сашенька, мне еще о себе что-нибудь? Прервемся? А как прервемся? Если мы без чая, то чего мы будем прерываться. Я не устал. Вы устали? А я только вхожу. Я в этом отношении… Поиграем дальше… Почему Господь не сделал какие-нибудь попущения, чтобы легче? Приходится в поте лица…
О! Привычка Ваша, наверное. Руки в карманах. Замерзли руки? К человеку надо присмотреться. Где он?. Может я Вам навязал, как сидеть. А вот это Ваше естественное положение. Я был старостой группы в художественном училище. Там проблем было много. Молодежь, я постарше. Надо всех их было угомонить. Но это полбеды. А вот проблема: доставать натуру. Но и эту проблему мы решали.. Через медицинский институт. Следующая проблема: не каждый осмеливался позировать полуобнаженным или обнаженным. И эту проблему как-то удавалось решить. А вот проблема, так проблема. Человек позирует, мы рисуем. Нас тридцать человек. Я и сам позировал. Знаю, что это такое. Меня ребята-скульптора лепили, и говорили: "Расслабься". А я не могу расслабиться… А тут руки замерзли. Значит это уже расслабление. Может, не надо было раздеваться? Спирт то у меня есть, но Вы за рулем, Вы хитрый. У вас как что, так Вы за рулем. Руль – отмазка от смазона… Сколько раз я замечал, что идет процесс рисования, а все не то… О! Уселся, как удобно ему! Все, пошл
О! На портрет отпускалось 40 часов. Я хочу сказать, что, вот, перед Вашим приходом думал, что я человека совершенно не знаю. Зебек что? Сидит красиво, у моря, трубка… Кстати, когда говорим о Сталине? Сразу представляем его с трубкой. А Зебек или Сталину, или пирату, или кому-то еще подражал. Берет он носил, точно как Рембрандт. Борода. Рембрандта он из себя… Мы и взрослые – дети. Кому-то подражаем. Ван Гогу, Гогену, Рембрандту. О! Как Красиво. Знаете, у кого есть такой портрет? Большой русский композитор… Прокофьев. Вспоминаете?… Весь вечер, а тут поймал. Тут Вы стали ближе к тому, что Вы есть.. Лицо… Как хотите… Потерпите… Руки и ноги. Сейчас я вижу аккорд синего к аккорду красному… Без этого не движется искусство. Без этого – фотография. Характерна ли для Вас синяя одежда, не в этом дело. Но вот красное, хороший аккорд. Это уже интересно делать… Это уже интересно… Мне эту идею подарил архитектор Густав Озеров. На этом держалось искусство русских художников 20-х годов. Плоскость синего (холодного) уходит вглубь, плоскость красного (теплого) вперед. В количественном плане они остаются на одной плоскости и держат ее в напряжении. Плоскость является основой искусства. Это особенно ярко видно в иконе, в авангарде. Об этом также говорил Пунин.
А! Опять к вам, к врачам. Вы делайте, таблетку. Раз, и чтобы человек еще 10 лет работал. Вы, Саша, не линяйте. Тема неисчерпаемая. Все люди заслуживают, даже художники. Одни пьют. Что о них писать? И о них писали. Горький…
Почему в Ялте так много сильных художников? Можно проанализировать почему. Здесь очень сильные живописцы жили и работали. Это Захаров. На Южном Берегу Крыма и в Симферополе ему подражали и подражают. А он пролопатил всю живопись, жизнь положил на это. Можно говорить о школе Захарова. А школа, она дает направление. Вы меня немножко понимаете? В Севастополе не было такого влияния, в Симферополе очень мало было последователей. А по другим городам и подавно. Там другие школы. Пишут под Ван Гога, под Сезанна, под Шагала, Коровина… А у нас… Я говорил о Фербере. Он не дал школы для Ялты. Басов – его акварель спонтанна, по мокрому с разбрызгиванием, она динамична, она интересна. Но он так не повлиял. Я знал другого акварелиста Юру Попова. Он уже ушел из жизни. Акварелью работал, но как бы в пику Басову. Хотя тоже по мокрому. Некоторые говорят: "Басов – г… акварелист". Один мой знакомый сказал: "Я лучше его в акварели". Надо ж такое ляпнуть. Но я промолчал. Что без толку спорить. Ну, лучше человек считает и все.
Сейчас, Сашенька. Я только, только… Густав Озеров… Он никогда ни одного проекта не сделал… Да, это уже или старческое или… Я хотел, оно было как то кстати, но… Надо быстрее научиться мыслить. Я очень пространно, издалека начинаю. Так вот, он тоже очень благотворно повлиял на мое становление. Таких сейчас мало. Он был как бы не от мира сего. Но с другой стороны женился не раз. У него было много идей, но не хватало сил воплощать все эти задумки. Этим же страдал, помните такого художника, Кардовский? "Дама с собачкой". Тот кончал одну академию, другую. Учился, учился, переучился. А потом повзрослел, а надо творить, а творить не мог. А ребенок творит. Посмотришь на работу, и сразу видишь - это ребенок нарисовал. Ну, догадываешься. Спрашиваешь у него: а это что? Это мама. А это? Это котик писает. А ребенку и без объяснений все понятно. У детей нам учится надо. Вы не были в нашей художественной школе? Обязательно сходите.
Я разочаровался ходить по врачам. Вот и ищу по разным нетрадиционным методикам. Меня не устраивает традиционная медицина, но до конца меня не устраивают и различные учения, с которыми я познакомился за последние годы. Все это детский сад? Значит, я был ребенком до шестидесяти, а потом сразу стал стариком. Силы кончились. Вы отсылаете меня к Христу? Я читаю Новый Завет. Особенно мне нравится Евангелие от Марка.
Надоело положение ноги? А сейчас оно красивое. Мы скоро заканчиваем. Я люблю эти контрасты. Драпировки образовываются. Опять Зебека вспомнил. Он нашелся в той эпохе. Он все повторял: как здесь хорошо на юге. Ходил к рыбакам и покупал камбалу. Тогда еще в Ялту заходили сейнера, и недорого можно было купить рыбки…Он себе позволял, а я не мог позволить себе такой роскоши. Мы с ним ходили в Дом творчества Коровина. Там у моря балдели. Так образ сложился. Та работа интересная. Ее бы неплохо и на выставку. Дай Бог, что б и с этой работой хоть что-то. А Вы знаете часто… Вот я кусочек вашей руки вижу и больше не надо. Такие маленькие ремарочки. Да? Вставочки, они создают настроение картины. Я уже не говорю о похожести. К чему похожесть. Будущее искусства не за похожестью а за образом. Фотографию переплюнешь по похожести? Уже Шагал… И даже задолго до него, во время похожести, появлялись родоначальники нового искусства. Иероним Босх.
Сейчас пишется немного.. Сейчас, сейчас, Сашенька. Мне… Уже… Как-то заворачивается. Что поменялось? Поза, она стала интереснее для меня. Но вот как бы ее еще лучше сделать?… Нет…. Проработать… Я немножко что-то засуетился… Время… А в другой раз у вас этих штанов не будет. Понимаете? Недаром же: остановись мгновение!
Молчать нельзя. Мы что-то о Гете говорили. Он сказал, что основное все-таки в тонком плане, а не в физическом проявлении… Воздействие цвета… Гете тему мы закончили.
Косяк хорошо голову режет... Вы знаете, большие грамотные художники, а мне бы пора быть грамотным. Но что дано, тем и довольствоваться надо. Или как? По разному?… Упертость какая-то, она меня ведет. Понятно? Сколько было сломов. Сломать человека легко. Или нелегко? Например, один мой знакомый, океанолог… Так начиналась жизнь, а потом… начал пить. Я говорил ему: пропадешь. Иди в лесхоз, все ж таки это работа. Там собирались интересные ребята. Всегда были неудовлетворенные. Чем неизвестно. Болит живот. Вот уже неудовлетворенность.
Нет… Немножко нормально. Сейчас я кое-какие подчеркну для себя детали. Кажется, простой костюмчик. С точки зрения живописи потом только видишь… Я не успеваю… Теперь Вы уже ради искусства чуть-чуть попозируйте. Посидите. То было ради себя, а теперь ради меня. Поменялись ролями. Акценты переставили. Теперь мое время.
С лицом Вам, конечно, не повезло. Но лицо это отдельно. Не Вам, портрету не повезло. Хорошо, но трудно, Саша,. Трудно что? Нарисовать. Сейчас, Сашенька. В живописи думаешь вначале: "А что делать"? Мы тоже портим. Внутреннее чувство говорит: "Остановись"! Вам тоже подсказывает? Вы не жалеете, что в хирургию не пошли? Это не Ваше? А Галина Шаталина Вам известна? Что скажете?
Вы знаете, Сашенька, извините, что перебиваю. Я всегда Вас перебиваю. Да и не только Вас. Некоторые на меня обижаются, что я им слово не даю вставить… Любая идея, если выносится на первый план и жизнь вокруг нее строится, становится заморочкой.. Всему должно быть свое место. Важно и в живописи, и в медицине – не поддаться одержимости. Вы понимаете, о чем я говорю? Вся беда Ван Гога в том, что он стал одержимым. Врубель заработался. Надо прерываться, переключаться. Как кран закрываешь. Течет, течет вода. А ты раз, и перекрыл. Вода насколько она нужна, но в ней и утонуть можно. Даже к родственникам нельзя. Не дай Бог, родственник уехал в Америку… Я по хитрости решил, что "умер" Вы сами скажете. Подтолкнул, спровоцировал Вас.
Хоть какая то композиция. Я композицию однажды зимой из окна увидел. Сколько раз я ее видел, а однажды увидел. Женщина стоит. В таком красивом фиолетово-синем, что невозможно. Собаки бегают. Я быстро-быстро за пастель схватился. Вот так бы поработать. Но где те силы? На такой картон меня только и хватило. У меня много работ из этого окна. "Элегия", к примеру.
Сейчас, Сашенька, уже. У Вас наступает чувство удовлетворения? Я немножко заводнее. Я сейчас только нащупал. Я дописываюсь до того, что не могу ни кисть помыть, ни собрать. Мне б только упасть. Только тогда… Недаром Серов, большой художник, говорил надо вовремя остановиться. И когда они с Врубелем рисовали по 18 часов, Врубелю вообще плохо стало И Серов мало прожил. По 40 лет они… Это я к чему? Когда была еще молодость они хотели божественное создавать, быть как боги. Творить как Бог. А мы можем только чуть-чуть приблизиться. Даже трудно сказать. Когда берем на себя такое. На их примерах я знаю, что надо немножечко отодвигаться, отойти. Вот вы недаром сказали, может, прервемся. Но я еще не имел права прерваться. И Вас заставил терпеть ради искусства. Это хороший терпеж. Терпение хорошее…
Мы только сейчас… Машину не должны угнать. Она здесь рядом. Правда, бедненькая замерзла, намокла… Сейчас я синее с красным. Потому что контраст очень неожиданно увиделся. Надо запечатлеть это. А тут я малый набор где-то пастели… Бывает как… Я перед ними… Вчера, когда они приходили, я много энергии… поволновался. Не знаешь же, что человек купит. Мне лучше вообще было отказаться, чем… Потом думаю, раз пошла такая напруга, ее надо выдержать. Человек проверяется, как он выдержит. Ей хочется... Степа задействован. Степа тоже не мальчик уже. У него свои дела, а он задействован… А мне вот, ах, писать, писать… Я пошел набросочки сделал… После того наши посиделки... Строишь планы… Я надеюсь... Ага! Вот этот удар идет! Последний, зимний. Как бы последний. Его надо выдержать еще. Физически. Вы сами чувствуете. Вы немного на него покашливаете. Вам не замерзнуть самое главное. Обещаете?
Да уже, Саша. Сейчас я уже. Последние ударчики… Нас приучили к классике. Репин как бы делал? Он умел это делать. И академик, и умел. Талантливый человек. Он бы еще к картине отдельный этюд брюк сделал, этюд свитера, этюд головы, этюд кресла… А французы… Сидит вот в кресле или просто…
Вы знаете, ну все, спасибо. Вставайте, бедненький. Вы тоже сейчас разогрелись. То был бледный. Разогрелись от… Мы в состоянии каком то находимся. Поэтому я сейчас даже по лицу подчеркиваю красным. Вы знаете, мне, конечно, то, что я видел… Потом у меня не получилось. Вы немножко понимаете?… Теперь можно что-то думать…. Я не говорю, что это человек, сидящий в кресле…. Упало, значит состоится. Я вчера думал: упало значит продастся. Вот опять. Единственное чего я боюсь, что что-то пошло у меня, мысли созрели, а потом весна перебьет. Знаете, как захочется миндальчик… Степа говорит: Приезжай, миндаль цветет. Я говорю: у меня из окна видно как миндаль цветет… В каком месте мы живем!
В основе творчества – красота юга. Как я ее понимаю. Уходящих в прошлое улочек. Тех мест Крыма, которые мне были дороги с детства. Исчезают они. И хочешь, чтобы они остались. До меня многие из ялтинских художников написали уже эти места. Тем не менее, все неповторимо.
В Москве любят цветущий миндаль. Да мы скоро его не будем видеть, как черной шелковицы. Уходящий Крым. Вы работы Ярового видели? Он жил в то время, когда этот Крым еще был. Он в 1913 году родился, но в 47-м он здесь, уже художник. И были эти старые улочки, старый порт, краны в порту стояли, лодки, сейнера, рыбаки. Все это исчезло. Каждая культура привносит свое. До этого была татарская культура, потом Россия выгнала турок, стала русская культура. Но насаждали ее в дворянском варианте. Не хатами российскими, а особнячками. Но они то как раз вписались. При социализме настроили, много подвинули старого. Сейчас новые теремки буржуйские. А Ялта уже не только в теремках, а и во дворцах.. Все это подвигает старину. Старое рядом с этим сразу становится старее, дряхлее. Немножко больно сердцу. Как осенний мотив. Начинал я с «Песни осени». Но это еще ближе. Осенний мотив. Осень это дряхление. Еще не конец, но уже… Помните старый романс «В парке «Чаир» распускаются розы»? Я хочу написать такую работу. Кстати, знаете, что парк «Чаир» находится у нас на нижней дороге? Очень хочу написать. Но когда-то я сказал: «Написать такую работу и умереть». Теперь боюсь ее писать.
О! Видите Вы какой когда встали высокий, а когда сидели, казались таким как я… Дотрепался, что раздавил.. . Сядьте еще немного, я контраст красивый усилю. Я его и сам дорисую, но когда с живым в сравнении... Синие брюки. Тень. На живом лучше продумать, где контраст работает. Конечно это не портрет Александра Малышко, но живописно. Извините, в медицине же у вас много разделов. А чего вы от нас требуете, чтоб мы везде были. Чтоб было и похоже, и… При Шишкине рисовали, чтоб сосна была похожа на сосну, а дуб у Левитана на дуб. А сейчас – пейзаж, и в нем дерево условно, округлое и столбик стоит.
Сейчас. Вот тут красивые есть аккордики, которые усиливать можно скромными средствами, очень скромными. А вдруг Вам еще и живописью захочется заниматься. Вот будет трудностей в жизни. А Леонардо. Но он бедненький устал в жизни. Или вы его биографию не... 67 лет прожил, не то что Микеланджело… Лицо я не нашел. Но не в этом дело. Все равно материал для картины есть. Портрет писателя. Тут если книжечки на полочках, а тут где-нибудь картина Карелина висит. Спасибо, Саша за позирование, мучение.. Одевайтесь, чтоб Вам холодно не было.
Я не написал. Это только мысли выложенные, пастельки на плоскости и все. А написать это надо поработать. Иногда отделываешься от этих портретов…
Вы не с Западной Украины? А то здесь западенець получился.. Но только у меня здесь более мощный нос, а у Вас он нормальный. Как Серов говорил: «Вы не нос рисуйте, а то место, которое он занимает на плоскости лица». Не Серов, а Чистяков. Я смотрю нос он не такой, Ваш или не Ваш, но он большое место вот на этой плоскости занимает по длине, по ширине. У Вас тоже не маленький нос. К Вашему лицу он нормальный.
Завоевание французов, особенно, начиная от Матисса. В этой незаконченности жизни больше. Например, я дорисую точнее эти драпировки, их края. И что? Матисс к этому в зрелом возрасте пришел. Чем он себя подпортил, грубо говоря, что он настолько поднял цветовой аккорд и сделал такую небрежную легкость, не спонтанную, а осознано нарочитую…
В портрете ничего нет. Но есть человек. Даже с Западной Украины. Это надо, чтоб Вам осталось как наше воспоминание. Я обычно подальше работы прячу, чтоб не купили. Серьезно. Вы не поверите. Я не знаю, почему Вам тайны разглашаю.
Когда поработаешь, еще одно точное замечание, лучше работы и свои, и чужие чувствуешь. Приходишь в спортивную форму. Ощущаешь, что ты легкоатлет, что ты перепрыгнешь. А потом снова приземляешься и думаешь: «Зачем я это вообще делаю»? А сейчас немного помазал, пообщались, и я увидел вот тот колорит, и вот этот. Неожиданный взгляд. Эту работу Вера Яковлевна уже вычислила, отложила. У женщин чутье. Она мне говорит: «Слава, это раньше ты художником был, а сейчас - конъюнктурщик. Ты всю молодость продал. Если ты эту картину продашь, я с тобой второй раз разведусь». А ведь было уже. Поводом к нашему разводу послужило то, что я продал картину, которую она хотела оставить. Женский ум другой, совсем другой, нам недоступный. Опасно не знать, что они могут отчубучить. Очень хорошее слово, я чуть не сказал другое, очень близкое.
У Вас интересный профиль. Птица… Не потому что с горбинкой, просто. Кто-то похож на барана, у меня ушки рыси, есть русский медведь… В человеке присутствует животное маленькое начало… Птица феникс или хищник орел. Я сейчас увидел у Вас что-то орлинно-птичье. Как тема будущего портрета? Нет! Я боюсь. То мир не живописи, то мир философии. Вы слишком из меня смелого не делайте. А сейчас уже нет. Какой то взгляд… А потом все проходит. Когда ты начинаешь ум подключать, исчезает вот это. Ум нельзя допускать. Он должен быть в кораблестроении, в космосе. Там на эти «ах!» не пройдешь.
Работа… Она живая… Уже все сказано.
В парке "Чаир" распускаются розы.
В парке "Чаир" расцветает миндаль.
Снятся твои золотистые косы,
Снится веселая, звонкая даль.
"Милый, с тобой мы увидимся снова…"
Я замечтался над любимым письмом.
Пляшут метели в полярных просторах.
Северный ветер поет за окном.
В парке "Чаир" голубеют фиалки.
Света милее черешен цветы.
Снится мне пламень весенний и жаркий,
Снится мне солнце, и море, и ты.
Помню разлуку так неясно и зыбко.
В ночь голубую вдаль ушли корабли.
Вряд ли забуду твою я улыбку.
Разве забуду я песни твои?
В парке "Чаир" распускаются розы.
В парке "Чаир" сотни тысяч кустов.
Снятся твои золотистые косы,
Снится мне свет твой, весна и любовь.
Александр Малышко
Симеиз, 2005 г.